Как я писал, с появлением угрозы немецких налетов на Москву принялись энергично за эвакуирование детей и подростков. Целые толпы ребят отправлялись вон из города и водворялись в Рязанской и смежные с нею губерниях, где они устраивались целыми колониями при колхозах. Но весьма скоро от детей стали приходить письма с жалобами на плохое питание и вообще на жизнь в колониях. Доходили до меня слухи, что были случаи побега детей из колонии. Беглецы пешком пробирались в Москву к родителям. Но это были только слухи, которым я полной веры не давал.
На днях одна из женщин, живущих в моей квартире и отправившая свою дочь вон из Москвы, вняв жалобным письмам дочери, сама поехала посмотреть на житье-бытье эвакуированных и, убедясь на месте в печальном их существовании, привезла свою дочь обратно в Москву. Оставшиеся в колонии дети со слезами провожали отъезжающую, завидуя ей и умоляли похлопотать, чтобы и их взяли домой, освободив от их райского существования в колонии. По рассказам этой женщины, дети не только питаются плохо, но в прямом смысле голодают. Присмотра никакого нет. Стирки белья не полагается; стирайте сами как знаете и умеете; дети запаршивели и обовшивели; и все проч. в этом же роде. Кроме того, при скудном питании, работа целый день в колхозе, конечно, работа более легкая — полка гряд, но все же работа, которая была бы даже очень полезна при условии хорошего питания, но на голодный желудок едва ли она принесет пользу. Надо ждать поголовного бегства детей из колоний; но беда в том, что для возвращения детей к родителям надо испрашивать разрешение у кого-то. И разрешение взять ребенка домой выдается только при условии водворения ребенка в такое место, в котором он, по мнению выдающего разрешение, будет находиться в полной безопасности. Нашей соседке не давали разрешение взять дочь, узнав, что она отправит ее в Калужскую губер[нию], и разрешили только при условии поместить ребенка в Туле. На чем основано такое требование, решить трудно — то ведает аллах, да выдающий разрешение.