ИЮЛЬ 1941

2 июля 1941


Петр Николаевич Миллер

В буфете встретил Петропавловского, спросил об ополчении и добровольцах, он сказал что в добровольцы прием закончен, а вчера записывались именно в ополчение. Потом в разговоре с другими выяснилось, что ополчение будет Московским, т. е. обслуживать Москву и Московскую область. <…>Бадер говорит, что они все записались в ополчение и что их всех всегда могут вызвать (кроме женщин).

2 июля 1941

В 9 слушали выступление Сталина. Замечательно все понятно для всех есть работа, старики у него тоже не только могут но и должны участвовать в обороне.

20 июля 1941


Николай Петрович Сырейщиков

Немец, вероятно рассерженный налетом Советских самолетов на Берлин, усилил налеты на Москву; вчера его самолеты показались над Москвой в 11 часов вечера, и почти сейчас же началось метание бомб. Отбой возвестил нам окончание немецкого визита [в] 3 ч. 15 м утра сегодня. Таким образом, над городом немец находился 4 ч. 15 м. Выстрелы гремели опять далеко от нас, но стрельба была сильная и продолжительная. Пожары тоже были в Северной и Северо-восточной части города. Около нашего дома было довольно тихо, но все же изредка постреливали. Что натворили у нас за эту ночь проклятые немцы — пока не выяснено. Ночь была лунная; небо чистое.

Прошло четыре недели, как Москва была поражена и взволнована вестью, что немецкие войска неожиданно перешли нашу границу и углубились в нашу территорию. Это было так неожиданно, что не верилось в действительность этой вести. За это время Москва сильно изменила свой внешний облик. Все строительные работы прекращены. Но растерянности, большой суеты и бестолковых хлопот не заметно. Кажется, все идет планомерно, и приготовления к встрече гитлеровских гостинцев действительно проводятся. В больших, большей частью новых домах, в подвалах устраиваются убежища на случай воздушной атаки и газовых бомб. Помещения эти, правда, далеко не совершенны и далеко не отвечают своим назначениям. Нередко для убежища приспосабливаются подвалы, в которые ранее сыпался картофель; но все же эти убежища, в которых до некоторой степени можно укрыться от осколков снарядов. Везде в садах и на пустырях с тою же целью выкопаны траншеи, покрытые бревенчатой настилкой и поверх бревен засыпанные толстым слоем земли.
Ход в такие укрытия сделан наподобие хода в нору, через который возможно только ползком проникнуть в траншею.
Стены домов пестреют разнохарактерными надписями: «Ход в убежище», «Ход в укрытие», «Убежище».
На бульварах, в садах и вообще там, где найдено удобным, поставлены орудия, окруженные штабелями высотою в половину роста человека из мешков с песком, и лежат груды ящиков со снарядами; и орудия, и ящики со снарядами тщательно укрыты брезентом и декорированы срубленными деревьями. Множество прекрасных деревьев на бульварах и в садах, занятых батареями, вырублены, чтобы не мешать действию артиллерии.

Стекла в окнах во всех домах заклеены полосками какой-нибудь ткани, в предупреждение выпадания стекла во время пушечной стрельбы. Кроме того, окна подвальных и полуподвальных квартир частью заделываются толстыми щитами из двойного и тройного ряда досок, частью закладываются мешками с песком. Можно видеть всюду на тротуарах груды мешков с песком, приготовленные для этой цели.

В домах организовались из квартирантов группы, на обязанности которых лежит пожарная охрана дома во время воздушных атак; для этой цели во всех квартирах и на дворах поставлены кадки с водой и ящики с песком для гашения зажигательных бомб. Каждый участник пожарной группы обязан во время тревоги занять определенное место и энергично действовать при возникновении пожара или принимать меры для предупреждения его. Затем, существует группа охраны дома вообще. Для этой цели назначены дежурства и день и ночь у ворот дома и опрос входящих, к кому он идет и с какою целью. Прока от этих дежурств днем мало, но в ночное время имеет, конечно, значение. Оно, несомненно, предохранит в ночное время от посещения дома разного рода злоумышленниками, для которых Москва теперь в ночное время очень удобна, т. к. город не освещается и на улицах царит полный мрак.
Освещения никакого нет, и даже света из окон нет, т. к. отдан строгий приказ с наступлением сумерек плотно закрывать и завешивать окна непроницаемой для света тканью так, чтобы ни одной искры света не было видно с улицы.
Дежурный обитатель дома сидит на своем посту с сумкой противогазов и  обязан, кроме наблюдения за входящими, оповещать квартирантов о тревоге.

Закрывание и завешивание окон с наступлением сумерек тяжело отзывается на обитателях квартир.
Все это время стоит в Москве жаркая погода; днем доходит до 42° на солнце, а по ночам 21°. Сидеть в закупоренных плотно комнатах тяжело и невообразимо душно.
Да к тому же со светом надо быть осторожным. Чуть где заметят в окне свет, сейчас же требуют принять меры и уплотнить завесу окон; а чем? И приходиться сидеть в жаре, духоте и темноте.

За эти четыре недели было кажется пять или четыре воздушных тревоги. Первый раз ночью на рассвете; все повскакали с постелей, кто в чем, ожидая немедленной бомбардировки. Зенитные орудия дали несколько выстрелов. Солдаты заняли бульвар и местами расположились на улице. Но прошел час, и все успокоилось. После говорили, что это была не тревога, а репетиция. Затем были еще тревоги, но без стрельбы. Солдаты быстро занимали назначенные им посты, ставились пулеметы и ящики с патронами. В намеченных местах ставились автомобили с солдатами, готовые ежеминутно лететь туда, где окажется в них нужда. Но пока ни одного вражеского аэроплана над Москвой не было и ни одного снаряда не упало на Москву.
Официальные известия с театра войны крайне скудны. По карте мы следим и убеждаемся, что вражеские войска продвигаются все дальше и дальше. Газеты сообщают только, в каком направлении ведутся бои, в которых мы наносим сильные удары врагу, несущему тяжелые потери. Мы даже до 12 июля не знали, кому поручено главнокомандование нашими армиями. Только 12-го появилось сообщение о назначении главнокомандующим Северо-Западного фронта Ворошилова, Западного направления Тимошенко и Юго-Западного направления Буденного.
17-го июля введены карточки на получение жизненных продуктов с весьма скудными порциями продуктов
Хлеб, я (пенсионер) получаю 400 гр. в день;
сахар 1000 г в месяц;
крупа 1000 г в месяц.
Масла 200 гр. в м[есяц];
рыбы 500 гр. в м[есяц];
мяса 600 гр. в м[есяц].

Все бросились закупать свои месячные порции и создались первые дни бесконечные хвосты, но что непонятно, очереди за хлебом до сегодня громадные. Хвосты тянутся по улице далеко за дверями магазина, и так целый день.

Все эти дни по улицам можно наблюдать многочисленные группы детей, которых усиленно эвакуируют из Москвы. Эвакуируются и много учреждений, и множество желающих отдельных лиц и семейств. Говорят об общей эвакуации, но это только пустая болтовня. На улицах заметно меньше народа. Только в часы прихода на службу и вечерами во время возвращения домой заметно большое движение, а днем на улицах довольно пустынно. Одновременно со введением карточек появились магазины, продающие товары без предъявления карточек; но что там за цены! Масло сливочное 45–50 р. кило; колбасные товары 40–50 р кило. Но такие цены только на такие продукты, которые выдаются по картам, а прочее в прежней цене. Чай 2 р. 50 — 4 р. Кофе 12 р 50 коп за ¼ к.

Сталин назначен народным ком[иссаром] обороны, а его заместителем Тимошенко. День прошел покойно.

Хвосты за хлебом целый день.

На площадях и широких проездах поставлены большие баки для воды и устроены особые краны из водопроводных труб с очень широким диаметром и повсюду насыпаны груды песка, для подвоза которого в центральные части города проложены специальные трамвайные пути.

Асфальт на площадях усиленно закрашивается в три цвета: грязно кирпичный, желтый и светло серый. Почему-то орудия с Театральной площади сняты. Здания в Кремле (арсенал) окрашены в черный и грязно кирпичный цвет, а стена в Александровском саду почему-то окрашена в светло желтый и, как мне показалось, в ней пробиты окна в два ряда. За верность этого не ручаюсь, т. к. видел это на довольно далеком расстоянии. Может быть, это фальшивые окна (так оно и оказалось). Золотые купола на Иване Великом и соборах закрашены серой краской и имеют вид цинковых.

21 июля 41 (записано 23)


Петр Николаевич Миллер

Две ночи бомбежки и тревоги.
В институте в 8.20. Днем тревога. Забрались в убежище, где просидели 43 минуты. Потом говорили, что в Кубинке сбили 8 нем. самолетов.

22 июля 1941


Николай Петрович Сырейщиков

Ну, вот мы и у праздника. Получили, наконец, крещение огнем и железом. Вчера 10 ч 20 минут вечера загудели гудки, возвещая воздушную тревогу. Все бросились к своим местам и через несколько минут началась потеха, продолжавшаяся до 3 ч 15 минут утра этого дня. О результатах налета немцев пока ничего определенного сказать нельзя. По слухам, пострадал сильно аэродром на Филях. Дом Академии Наук (быв[шая] 1-я Моск[овская] гимн[азия]) наполовину сгорел. Было несколько пожаров.

Наблюдать воздушный бой ночью очень интересно. Красивое зрелище.

Газетные сведения о вчерашней бомбардировке самые скудные. Сообщается, что немцами было послано 200 аэропланов, но достигли Москвы незначительное число (11); сбито в эту ночь 22 аэроплана. Отсутствие точных сообщений о результате налета порождает в публике преувеличенные слухи о причиненных разрушениях и количестве погибших.Прошло четыре недели, как Москва была поражена и взволнована вестью, что немецкие войска неожиданно перешли нашу границу и углубились в нашу территорию. Это было так неожиданно, что не верилось в действительность этой вести. За это время Москва сильно изменила свой внешний облик. Все строительные работы прекращены. Но растерянности, большой суеты и бестолковых хлопот не заметно. Кажется, все идет планомерно, и приготовления к встрече гитлеровских гостинцев действительно проводятся.

В больших, большей частью новых домах, в подвалах устраиваются убежища на случай воздушной атаки и газовых бомб. Помещения эти, правда, далеко не совершенны и далеко не отвечают своим назначениям. Нередко для убежища приспосабливаются подвалы, в которые ранее сыпался картофель; но все же эти убежища, в которых до некоторой степени можно укрыться от осколков снарядов. Везде в садах и на пустырях с тою же целью выкопаны траншеи, покрытые бревенчатой настилкой и поверх бревен засыпанные толстым слоем земли.

23 июля 1941


Петр Николаевич Миллер

Наконец нам назначили комнаты. Я перетаскал все папки наверх, разбирать завтра. Меня временно (?!) поместили в сектор Советского периода, сектор видимо не загруженный пребыванием в нем сотрудников. Благодаря тому, что задержался до 6 не успел выехать по метро до Сокольников и выйти на улицу, как объявили тревогу и пришлось скрываться в метро. Милиционеры очень внимательные: меня не прогнали на рельсы, водворили в вагон, другой заметил, что я стою и направил в вагон где я просидел с ½ часа. Все продолжалось около часа, так что я дома был только около 9, но успел таки пообедать и хорошо пообедать и в 10 опять тревога и я опять в нашем целлулоидовом убежище, где просидел минут 40 и пошел спать.

23 июля 1941


Николай Петрович Сырейщиков

Вчера в конце дня, около 7 часов опять тревога, но скоро последовал отбой, и дело обошлось без стрельбы. Немец на деле показал вчера свою всеми признанную немецкую аккуратность. Как 21-го вечером, так и 22-го ровно [в] 10 ч. 20 м началась тревога, продолжавшаяся до четвертого часа утра 23/VII.
Опять стрельба, опять взрывы и к тому же в придачу колоссальные пожары. Про центральную часть Москвы не говорю, вероятно, и там были пожары, но их зарево все поглощалось заревом от пожара в южной части города или его окраины. Небо пылало, и не в одном месте, а казалось, что весь южный горизонт охвачен огнем.
По слухам, воздушный бой дал мало результатов. Немец летал так высоко, что уловить его и тем более сшибить было весьма трудно; да еще мешала облачность неба. В газетах отчет о вчерашней бомбардировке скудный и даже возбуждающий сомнение в том, что он соответствует действительности. Пишут, что немецких аэропланов было 150; до Москвы долетело несколько штук; бросали снаряды с высоты 6000–7000 метров; сбито 15 самолетов.
Разрушена одна больница; одна поликлиника и несколько жилых домов. Убитых и раненых несколько сот. А колоссальные пожары? О них нет ни слова. Где горело и что горело? «Известия» не вышли; типография их на Страстной площади сильно пострадала от взрыва бомбы, упавшей на противоположной стороне площади у дома быв[шего] Чижова.

24 июля 1941

День вчера прошел покойно, но ровно в семь часов вечера тревога, но без стрельбы, а ровно в 10 часов начался теперь обычный ночной воздушный бой, окончившийся в 4 часа утра 24/VII. Но надо думать, что для немца этот налет был неблагоприятен. Результата этого боя пока не знаю. Говорят, что бомбардировали Курский вокзал, но никаких признаков разрушения ни на самом вокзале, ни на площади незаметно. Наши батареи и пулеметы работали, как никогда. Это был непрерывный огонь. Я заметил 2 небольших пожара и один довольно сильный в западной стороне города.

В ночь с 22-го на 23-е снаряд попал в дом Торгового банка на Ильинке и произвел большое разрушение. Снаряд попал в окно верхнего этажа. Вся стена дала многочисленные трещины; от рам и оконных колод во всем доме нет и следа, а внутри полное разрушение. В соседних домах, и даже более отдаленных, выбиты начисто толстые зеркальные стекла.

В ту же ночь немец наделал в Москве много бед.

25 июля 1941

В эту ночь сравнительно выспались. Было две тревоги: в 10 ч. 20 м до 12 ч. и с 2-х часов до 4-х. Центральную часть города и нашу округу немецкие снаряды не тревожили. Сидящие на крыше наблюдатели и пожарная охрана говорили, что вся Москва кольцом была окружена нашими батареями, извергающими непрерывный огонь, и за черту этого кольца неприятельские аэропланы не были допущены. Вчера днем внезапно без тревоги поднялась стрельба из орудий; стреляли где-то в западной части Москвы. Сделав 10–12 выстрелов, стрельба резко оборвалась.
Из Москвы бегут. Трамваи и железнодорожные вокзалы переполнены людьми с тюками, чемоданами и мешками и всякого рода скарбом. У Курского вокзала сплошная толпа народа, стремящегося в вагоны. Продукты питания исчезают. По карточкам отказываются выдать продукты за один раз все, что имеет получить владелец карты.
Подробностей о бывших разрушениях в городе нет. Побродил по Москве, и вот что мне удалось заметить. Снаряд попал на Пушкинской площади и на Лубянской площади. Воронки я не видел, ее уже замостили; но ширину воронки можно определить в 8–10 метр. Разбиты и сгорели дома на Никольской [улице], от угла Богоявленского пер[еулка] до Ветошного ряда, а также и здания Богоявленского монастыря. Несколько небольших домов на Плющихе. Об выбитых стеклах писать не стоит, их так везде много. Вечером в шесть часов была тревога; продолжалась около часа; обошлось без стрельбы.

27 июля 1941

Около 12 часов ночи с 26 на 27-го загудели гудки, поднимая тревогу, и вслед за тем небо изрезалось по всем направлениям лучами прожекторов, и в воздух полетели снаряды, забухали пушки и затрещали пулеметы. Баталия продолжалась до 3 ¼ ч. утра. По радио сегодня сообщили, что в Москву долетело 7-мь враждебных аэропланов, из которых 6 сбиты. Было несколько очень сильных взрывов и несколько незначительных пожаров в тех районах, которые доступны моему наблюдению, т. е. [в] Южной стороне города, немного [в] западной части и немного [в] северной части. К вечеру выяснилось, что значительно пострадало Замоскворечье. Много основательно разрушенных домов на Коровьем валу и Шаболовке. В этом районе упало несколько снарядов значительной силы, и взрывы были грандиозные. Как узнал сейчас, Зацепский рынок сгорел в ночь на 23-е начисто и много окружающих его домов. Вероятно, целили в вокзал, а попали в деревянные строения рынка и близлежащие дома.

Опыт показал, что заклейка стекол тканью мало приносит пользы, и теперь все большие стекла магазинов плотно заделываются деревянными щитами и заваливаются мешками с песком, а местами к щитам приделываются нечто вроде ящиков во всю величину окна, шириной приблизительно полметра или несколько больше, и засыпаются песком.

Сегодня весь день прошел покойно, тревог не было и не залетали случайно вражеские аэропланы, которые проглядывались нашими наблюдательными постами и которые одарили бы Москву парой или двумя бомб. См. 25/VII. Такими случайными налетами днем был разбит театр Вахтангова на Арбате и недалеко от него старинный дворянский особняк. Против таких дневных посещений установлены воздушные дозоры, и несколько аэропланов с раннего утра до сумерек летают над Москвой, высматривая врага.
Театр Вахтангова. ММ ОФ-35702/703

28 июля 1941

Ночь прошла без тревог; выспались. Днем тоже полный покой. Дозорные аэропланы все время гудят в воздухе. Особенно сильное разрушение произвел взрыв снаряда в ночь с 26 на 27, упавшего в Садовниках на перекрестке Устьинского проезда. Небольшие домишки прямо стерты с земли. Громадное здание Технологического института, занимающее место от Садовников до берега Москвы реки, стоит без стекол и рам, точно так же и такой же дом, стоящий по другую сторону Устьинской дамбы. В Садовниках в правую и левою сторону от Устьинского моста тоже крупное разрушение; выбиты рамы, выбиты двери, опустошенные квартиры и пр. и пр.

29 июля 1941

11 часов и 35 м вечера вчера возвестили тревогу, и началась стрельба и взрывы, продолжавшиеся до 3 часов утра 29/VII. Стреляли сильно, но больших пожаров мною замечено не было. На улицах стали появляться пострадавшие от взрывов и осколков снарядов; кто с подвязанной рукой, кто с забинтованной головой; но это только легко раненые, а тяжело раненые и совсем отправленные на тот свет? Сколько их? Мы не знаем.

30 июля 1941

Вчера день прошел тихо без тревоги и, что особенно приятно, ночью немецкие аэропланы не посетили Москву, и мы провели ночь покойно и выспались. На Театральную площадь привезли сбитый немецкий истребитель, вокруг которого целый день толпится великое множество народа. Малый театр маскируется, часть окрашена в черный и черно серый цвет, а часть увешена от крыши до земли полотнами, испещренными зеленой и черной краской. Квадрига на Большом театре окутана зеленоватым холстом. День прошел покойно.

31 июля 1941

В начале первого часа ночи тревога. Погода не была благоприятна для налета. Небо было в густых облаках, и шел сильный дождь. Стреляли, но не дружно, с большими перерывами; бухали, как говорят, тяжелые орудия. Были ли взрывы — не знаю; в нашей округе не было слышно взрывов. Отбой возвестил конец тревоги в начале четвертого часа утра.
Интересно посмотреть на наш Кремль. Вся стена по набережной и часть стены по подъему на Красную площадь разрисовано разноцветными домами и домиками разной высоты и длины, с окнами и дверями. Если домик не высокий в один или два этажа, то верхняя часть кремлевской стены замазывается черной краской.
Пролеты между зубцов стен заделываются досками и закрашиваются в черный или соответствующий нарисованному дому цвет, если высота дома равняется высоте стены с зубцами. Часть дворца вымазана в черный или в черно серый цвет. Такой же расцветкой покрыта часть новых казарм, выстроенных близ Спасских ворот на месте Вознесенского монастыря. Кремлевские башни по набережной тоже вымазаны в разные тона: бурые, зеленоватые, грязно серые. Чудно и грустно смотреть на такую маскировку Кремля.

За Москвой рекой на Пятницкой [улице] до основания разрушен богатый особняк, не помню чей; рядом с домом-особняком Лепешкина. Особняк этот имел очень красивый фасад с грандиозным парадным крыльцом, украшенным парой лежачих львов. Дом был очень большой с большими надворными корпусами. От всего этого осталась груда кирпича со скрюченными и изогнутыми балками. На Серпуховской площади, ныне Добрынинской, сильно пострадал Универсальный магазин; рядом с ним кино почти все снесено, а рядом с кино был большой хлебопекарный завод, от которого осталась груда еще дымящегося мусора. Кругом тоже масса пострадавших и сгоревших домов. На Шаболовке тоже почти исчез с лица земли дом рядом [с] Апаковским трамвайным парком. О выбитых стеклах и рамах и упоминать не стоит. Все эти разрушения произвела не последняя бомбардировка, а налеты в предыдущие дни. Сегодня весь день прошел покойно.